Александр Лесков - "Человек

Александр Лесков - "Человек-человеку… Часть I. Повесть о легендарном старпоме"
(Фрагмент из книги)

    В конце августа "К-3" форсировала Гибралтар в обратном направлении и вошла в Бискайский залив. В отсекам стало попрохладнее и тонкие сатиновые штанишки и рубашонки сменили на рабочую одежду из х/б. С четвертого сентября каждый подводник физически прочувствовал, что ворюга-интендант (который, естественно, пребывал на берегу) превысил свои воровские полномочия, и из всех съестных запасов на корабле, помимо воды, остались одни макароны. Поэтому, в оставшуюся неделю меню в завтрак, обед и ужин разнообразием не отличалось: макароны просто, макароны с вином и макароны с чаем. Но, по правде говоря, на это уже никто не обращал внимания; до прихода, в базу оставалось не более пяти суток, а в эти последние дни - самые тяжелые в психологическом плане во всех автономках - ни жрать, ни спать никому не моглось и не хотелось.
    5-го сентября при всплытии на очередной сеанс связи получили радиодонесение с "подарочком" от московских штабистов: задержаться на трое суток в Фареро-Шетландском пороге для проведения доразведки зигзагообразными кypcaми с целью "поймать" американскую ПЛАРБУ, установить гидроакустический контакт и осуществлять слежение за ней до победного конца. Полученное задание восприняли просто как повод для "отмщения" экипажу лодки, мелкую пакость с целью задержки в море измученных людей, потому что все прекрасно знали, что еще не было ни одного случая установления гидроакустических контактов подводными лодками 627 пр. с американскими ракетными лодками, ибо уровень шумности наших подводных лодок позволял американцам обнаруживать нас задолго до возможного "установления контакта" с нашей стороны. Об этом знали все, и даже догадывались в Генштабе ВМФ, но существуют правила игры, и их надо выполнять.
    "К-3" добросовестно отработала семьдесят два часа, мотаясь по Фареро-Шетландскому порогу туда и обратно, распугивая косяки сельди, американские ПЛАРБЫ и скопления планктона.
    В ноль часов, 8-го сентября было получено "добро" следовать в базу. Вахтенный офицер командир БЧ-Ш капитан 3 ранга Коморкин радостно сдал вахту пом. командира кап.-лейтенанту Бельскому.
    В 01 час 52 мин. по "Каштану" раздался короткий вызов.
    Ни Стас, ни вахтенный инженер-механик капитан-лейтенант Буров не успели заметить мигающую лампочку отсека, по наитию Стас включил тумблера трех первых отсеков.
     - Кто вызывает центральный?
    И вместе со щелчком отпущенного тумблера в отсек ворвались страшные крики заживо горящих людей, от которых потом долгие годы Стас просыпался по ночам в холодном поту.
    Автоматически скомандовал:
    - Аварийная тревога! Боцман, всплывать на глубину 30 метров.
    Из штурманской рубки выскочил побледневший командир Степанов. Буквально в те же секунды поднялась кремальера переборочного люка между вторым и третьим отсеком, и в центральный ворвались замполит Жиляев и командир БЧ-V, которые, мучаясь бессонницей, резались в нарды в офицерской кают-компании П-го отсека. На мгновение Стас увидел за их спинами пламя, вырывающееся, как из сопла реактивного самолета, из 1-го отсека вместе с горящими людьми. И тут же переборочный люк с силой захлопнулся со стороны второго отсека, но кремальера осталась поднятой...
    Потом гос. комиссия запишет в своем акте, что командир П-го отсека, прикомандированный с другого экипажа, командир группы дистанционного управления БЧ-V капитан-лейтенант Маляр Анатолий Алексеевич закрыл своим телом, как амбразуру, переборочный люк со стороны второго отсека и ценой тридцати девяти жизней спас первый атомоход Советского Союза и восемьдесят человек личного состава. А командир 1-го отсека капитан 3 ранга Лев Федорович Коморкин бесстрашно ринулся из второго отсека в бушующий пламенем ад первого, потому что там были его подчиненные и двадцать две торпеды, часть из которых имела боеголовки, способные в случае взрыва поднять на воздух пол-Европы...
    Срочно продули балластные цистерны средней группы и, не поднимая перископ и не осматривая горизонт, всплыли в позиционное положение. Командир бросился в рубку и, впопыхах забыв сравнять давление, рванул кремальеру, верхнего рубочного люка, которая, вырвавшись из рук, ударила его по лицу... Весь окровавленный, теряя сознание, он нашел себе силы спуститься в центральный и рухнул прямо под шахтой люка...
    - Командуй, помощник...
    Штурман, капитан 3 ранга Олег Сергеевич Певцов выдал текущие координаты и Стас приказал командиру БЧ-IV-PTС дать сигнал № 3 - об аварии подводной лодки. Позднее, злые языки утверждали, что оперативные дежурные в Москве, Североморске и Балтийске сигнал проспали, а сообщение был принято заштатной радиостанцией одной из воинских частей. И еще было маленькое везение в том, что командиры ведущих боевых частей - БЧ-I и РТС - не имели привычки ночевать на штатных местах в каютах офицерского состава во втором отсеке, а спали на боевых постах: один в рубке, второй - за автопрокладчиком.
    Центральный пост окутывал сизый туман. Вентиляцию не врубали, боясь усилить распространение огня. На вызовы по "каштану" ни первый, ни второй отсек не отвечали. Вахтенный инженер-механик Буров уже в полубессознательном состоянии дал команду личному составу центрального поста включиться в аппараты ИДА и ИП-46. Приказание выполнили командир БЧ-V, боцман Луня и трое матросов, один из которых позднее задохнулся из-за неисправности аппарата.
    Замполит Жиляев все это время на мостике страдал от xолодного свежего воздуха, выполняя функции сигналбщика и тщательно осматривая ночной горизонт.
В 1 час 57 минут за спиной у вахтенного офицера неожиданно зазвонил телефон внутрикорабельной связи.
    - Товарищ капитан-лейтенант, спасите меня, пожалуйста! Спасите... - это был голос шифровальщика мичмана Мусатова, который задыхался в герметичном шифрпосту в выгородке аккумуляторной ямы второго отсека.
    - Держись, мичман, мы обязательно тебя спасем... - теряя силы прошептал Стас и страшная мысль, которая гвоздем буравила голову все эти пять минут - будет взрыв или не будет - вдруг отступила и потускненное сознание продиктовало Стасу, что наступило время спасать людей, а не подлодку, и последняя команда, поступившая от вахтенного офицера в 1 час 59 минут и зафиксированная оборванной фразой в вахтенном журнале: "Личному составу центрального поста покинуть отсек и подняться на мостик..."
    Вахтенный офицер капитан-лейтенант Бельский, потеряв сознание упал на шахту перископа неподалеку от своего командира, а на нем лежало еще порядка десяти живых полутрупов матросов и офицеров, попытавшихся выполнить последнюю команду, но сил подняться на мостик уже не было, а сознание парализовало угарным газом...
    Через десять минут после того, как центральный пост перестал отвечать на вызовы по "каштану", командир 1-го дивизиона БЧ-V капитан 3 ранга Некрасов с пульта управления реакторным отсеком принял на себя командование подводной лодкой. По его приказу в четвертом отсеке была сформирована аварийная группа, которая надев аппараты ИДА, вошла в центральный пост. Представшая их взору картина - гора тел, у которых иногда конвульсивно дергались руки и ноги, одинокие фигуры в противогазных масках, застывшие на своих боевых постах - потрясла ребят, но они нашли в себе силы и начали эвакуировать людей, передавая их по рукам, в восьмой отсек, где начальник медицинской службы, метаясь от одного бесчувственного тела к другому, прямо через рабочую одежду делал уколы, пытаясь вернуть и сохранить жизнь...
    Он был молодец - медицинский капитан Толя Фомин. Как минимум пятеро из подводников обязаны возвращением к жизни ему, а не лекарствам и уколам, именно его трехсуточной бессоннице, его рукам и его уговорам.
    Не удавалось привести в сознание только помощника командира: он или бредил страшным матом, или надолго проваливался в забытье...
    Натовские "Орионы" обнаружили "К-3" поздно, только с рассветом. То, что лодка дрейфовала с отваленными носовыми горизонтальными рулями сразу навело натовских адмиралов на мысль, что произошло какое-то несчастье, но предложенная ими помощь Генеральным штабом МО СССР была гордо отклонена. Подошедший фрегат ВМС Великобритании лег в дрейф в двух милях от аварийной подводной лодки. Облеты самолетов прекратились.
Всевышний вторично смилостивился над подводниками и все двое с половиной суток ожидания помощи в Норвежском море стояла необычная для этого времени погода: море 1-2 балла, ветер не превышал скорости 5 м/сек.
Одиннадцатого сентября подошел крейсер "Железняков", на котором находились командир 3-ей дивизии контр-адмирал Игнатов Н.К. и резервный экипаж. "К-3" в сопровождении крейсера своим ходом добиралась до базы в надводном положении, со скоростью 10-12 узлов.
     При входе в Мотовский залив их встретил личный катер командующего Северным Флотом, на который из лодки были перегружены 14 человек личного состава, находившихся в тяжелом состоянии; тринадцать смогли выбраться из люка восьмого отсека с помощью моряков, четырнадцатого - помощника командира, так и не пришедшего в сознание - с трудом протиснули через люк на носилках. Катер доставил подводников в спецтерапию военно-морского госпиталя Североморска, откуда были срочно эвакуированы все остальные больные.
    13-го сентября капитан-лейтенант Бельский пришел в сознание. Причем выбрал он для этого самый подходящих момент: старшая медсестра с очаровательным татарским разрезом глаз, слегка повернув его на бок аккуратно втыкала шприц в его давно отвыкшую от дневного света белую ягодицу (это сейчас чуть что - капельница, а раньше - чуть что - шприц...) И поэтому, первое что увидел Стас при возвращении к земной жизни - стройные капроновые ножки тридцать четвертого размера. Сразу сообразив, что это рай, Стас попытался неуверенной рукой ухватить ножку повыше коленки.
    На радостный взвизг медсестры первым прибежал зав. отделением славный полковник Степан Никитич.
    - Ну, все! Теперь будет жить! - радостно выдохнул он чистейшим ректификатом.
    С диагнозом - отек легких, двухсторонняя пневмония и отравление угарным газом - Стас оклемывался в госпитале сорок дней. Спортивный организм не пропьешь, и годы изнурительных тренировок на лыжах, на велосипеде, постоянный бег и любовь к баскетболу вытащили его с того света...
    Помощника командира в госпитале разместили не по чину: он лежал в одноместной шикарной "адмиральской" палате с ковром во весь пол, персональным неработающим телевизором и персональной сиделкой на ночь.
    Правда, через пяток дней, когда Стас набрал форму и превратил сиделку в лежалку, Степан Никитич по чьему-то информационному доносу конкурирующего женского мед.персонала, немедленно ликвидировал эту самую лучшую ночную процедуру.
    Через неделю в палату к Стасу пожаловали очень высокие гости: командующий Первой флотилией адмирал Анатолий Сорокин (кликуха - "интересный человек" - была дана статьей в одной из центральных газет) со штабной свитой, в которой, помимо представителей Североморска присутствовали и ребята из Москвы. Визит прошел по-флотски четко, без сюсюканья про здоровье, без профкомовских апельсинов и прочих излишеств. Командующий кратко доложил, что высокая комиссия, назначенная Партией и Правительством, выяснявшая причины аварии, признала действия личного состава экипажа подводной лодки героическими, в связи с чем они все представлены к правительственным наградам, а пятеро (Сорокин сделал многозначительную паузу) - к самым высоким. После чего, протянув милостиво Стасу на прощанье два коротких толстеньких пальчика, удалился со своей свитой.
    На десятый день Степан Никитич разрешил Стасу вставать и общаться с людьми, не выходя из палаты.
    Первым поздно вечером пришел командир Степанов, лежавший в двухместной палате со штурманом Певцовым, с которым они вместе заканчивали училище подводного плавания. Его обмотанная бинтами голова казалась несоизмеримо большой даже по отношению к его крупному телу.
    Степанов был мрачен. Разговор предстоял тяжелый.
    - Давай еще раз прокрутим с самого начала... могли мы с тобой спасти людей?
    - Нет, командир, не могли. Я был единственным, кто видел бушующее пламя, вырвавшееся вместе с людьми из первого отсека... - это было в то самое мгновение, когда вслед за замполитом из второго выскочил командир БЧ-V. Если бы люк задраили с той стороны секунд на десять позже, погибли бы все и в центральном... Это не был обычный пожар, когда горит что-то конкретное - пламя было объемным и стремительным... Что установила комиссия?
- Очаг возгорания был обнаружен на переборке в первом отсеке в районе электродвигателя вентилятора кондиционера. Предполагают, что сменившийся вахтенный дизелист (на лодках 627 пр. существовала довольно глупая вахта: двои матросов сменяя друг друга через шесть часов, несли вахту у резервного дизеля), войдя в первый отсек, врубил кондиционер и от искры вспыхнула газообразная смесь (в первую очередь, пары сурьмянистого водорода от торпед), накопившаяся в плохо вентилируемом отсеке за долгие дни подводного плавания. Пожар сразу охватил весь отсек, и спавшие матросы, ничего не видя и не понимая, ринулись во второй... Но умерли они не от огня, хотя температура в отсеках и поднялась до семидесяти - восьмидесяти градусов, смертельной оказалась окись углерода. Ее концентрация в отсеках давала людям шанс на спасение в течении 30-40 секунд, не больше. Так, например, старпом Серега Горшков был обнаружен в каюте, сидящим на койке, с натянутыми до колен штанами. А пом. флагманского химика капитан-лейтенант Валя Смирнов вообще остался лежащим на верхней койке, только голову успел свесить вниз, чтобы выглянуть из каюты...
    - Все правильно. Мы в центральном, при отдраенном верхнем рубочном люке, вдыхая газ, просочившийся из второго по кабельным вводам, смогли продержаться порядка семи-десяти минут до полной отключки сознания. Если бы мы отдраили люк второго и попытались вытащить людей, то через пару минут добавили бы к погибшим еще двадцать трупов... Закон моря - собственной смертью спасаешь чужие жизни.
     - Так-то оно так... Только как-то нечестно по отношению к ребятам.
    - Глупая честность могла увеличить количество вдов и сирот в полтора, а то и в три раза, не успей мы в центральном принять меры к спасению корабля. Я о другом все время думаю: наше счастье, что не рванули торпеды...
    - Они и не могли рвануть. Те, что с ядерными боеголовками, сам знаешь, находятся в опечатанных торпедных аппаратах, и три степени защиты не позволили бы им сдетонировать даже при взрыве любой торпеды на стеллажах. Что касается обычных торпед, то, во-первых, для самовозгорания БЗО (боевого зарядного отдела) температура была недостаточной и, самое главное, когда матросы вырвались из первого во второй отсек, пламя вытянулось вслед за ними из 1-го отсека так, что на торпедных аппаратах даже пломбы не обгорели...
     - Могло быть иначе...
    - Возможно...

Через тридцать три года в Баренцевом море со всем экипажем погибнет АПЛ "Курск".... и, якобы, от взрыва торпеды.